Конфуций - Страница 8

Конфуций призывал своих учеников любить знания, наслаждаться приобщением к ним, т. е. любить сам процесс познания и постоянно восхищаться его плодами (VI, 18); "Безмолвно поглощать и накоплять знания, без устали учиться и неустанно учить других, передавая им накопленное, — вот чего я хотел бы" (VII, 2). Для этого важно овладеть определенной методикой, понимать основные принципы того этического знания, которое прежде всего имел в виду учитель: "Сы! (Цзы Гун. — Л. В.) Ты думаешь, я из тех, кто многое изучил и все держит в памяти?" — "Да, а разве не так?" — "Нет. Просто я знаю то, с помощью чего можно постичь все" (XV, 2). Что же это? Вот еще диалог: "Шэнь! (Цзэн-цзы. — Л. В.) Мое дао — с помощью одного постигать все". Цзэн-цзы подтвердил: "Да, это так!". Когда учитель ушел, остальные ученики спросили, что означают эти слева. Цзэн-цзы ответил: "Дао учителя в том, чтобы быть верным и основываться на взаимности" (IV, 15). Текст не очень ясен и вызывает разнотолки. На мой взгляд, суть его в том, чтобы быть верным самому себе, т. е. быть самим собой и того же требовать от других. Конечно, при этом имеется в виду соответствие конфуцианскому стандарту.

В знании учитель всегда ценил его точность и истинность: "Я мог бы рассказать о правилах ли в Ся, но в Ци недостаточно данных об этом; я мог бы рассказать о правилах-ли в Инь, те в Сун нет достаточных материалов. Не хватает документов и людей [хранящих в памяти мудрость древних]. Если бы их было достаточно, я мог бы опереться на них" (III, 9). Документов во времена Конфуция было действительно не так уж много, но они все-таки существовали, причем учитель велел своим ученикам, включая и сына, тщательно изучать их (XVI, 13). Очень важно также правильно пользоваться древними текстами, т. е. умело интерпретировать их: "Кто, оживляя старое, познает новое, тот может быть наставником" (II, 11). И это очень существенный пункт в дидактической и педагогической практике Конфуция, ибо знание при всем благоговения к нему все же не самоцель, но лишь средство улучшения жизни, гармонизации ее. "Учиться и время от времени реализовывать узнанное — разве это не приятно?!" — сказано в первой фразе трактата. И многие десятки поколений китайцев, с детства учившие "Луньюй" наизусть, видели в первом его афоризме ключ ко всему тексту.

Итак, знание не самоцель, а средство создания гармоничного государства и общества. Ценность истинного знания состоит в том, что сила слова огромна, от него порой зависит благополучие страны (XIII, 15). Вот почему сказать верное слово в нужную минуту — святая обязанность преданного чиновника. Этот принцип вошел затем в политическую культуру империи и считался нормой добродетельного поведения хорошего служащего, обязанного наставлять правителя при необходимости. "Не обманывайте его! Возражайте ему!" — сказано в заповедях Конфуция (XIV, 23).

Конфуций умер, оплакиваемый учениками. Мало кто, кроме них, понимал в то время силу и значимость его учения. Однако со временем, и прежде всего стараниями учеников и их учеников, а также из-за менявшейся обстановки в самом Китае ситуация становилась иной. Отредактированные и интерпретированные вновь в конфуцианском духе древние сочинения, равно как и заповеди самого учителя, превращались в освященные традицией каноны, знание которых и уважение к которым впитывались с молоком матери. Удачно сочетавшееся с преданиями старины, нормами почитаемой древности учение Конфуция завоевывало все новые и новые позиции в древнекитайском обществе. Оно постепенно превращалось в главное содержание образования подрастающего поколения, ему все более благосклонно внимали и власть имущие.

Путь конфуцианства к положению господствующей в стране доктрины не был легким. Соперниками этой доктрины были представители альтернативных идейных течений — монеты, даосы, легисты. Понадобились усилия таких гигантов древнекитайской мысли, как Мэн-цзы и Сюнь-цзы, живших полтора- два века спустя после Конфуция, чтобы несколько видоизмененное и заново приспособленное их усилиями к новым условиям конфуцианство не только выдержало все нападки соперников, но и окрепло в этой борьбе, став учением номер один. И, наконец, уже после крушения гигантского легистского эксперимента с династией Цинь, когда на рубеже II в. до н. э. к власти пришла династия Хань и со всей остротой встал вопрос о государственной идеологии новой империи, настал час триумфа. С именем советника наиболее известного ханьского императора Уди — Дун Чжуншу — связано превращение конфуцианства в официальную государственную доктрину, дожившую практически до XX века. Вместе с трансформацией конфуцианства возвеличивался и образ великого учителя, со временем — и небезосновательно — начавшего восприниматься в качестве некоронованного духовного властителя Китая.

Учение Конфуция, конфуцианство, на протяжении веков заметно преобразило Китай, во многом изменило облик страны и народа, а это выпадает на долю далеко не каждой доктрины. Но важно четко представлять, что начиная с Хань пути учения Конфуция и официального конфуцианства уже достаточно заметно расходились, а все расширявшуюся пропасть между ними заполняли не вписывавшиеся в идеалы учителя, но приспособившиеся к ним реалии. Конечно, Конфуций оставался Конфуцием, имя его было знаменем, слово — законом, мнение — истиной, не требующей доказательств. Но высоким знаменем все чаще прикрывались умелые приспособленцы, каждое слово подвергалось подходящей к данному случаю интерпретации (в этом деле конфуцианские начетчики достигли недосягаемых высот), а высказанные великим учителем суждения порой превращались в пустую форму с выхолощенным содержанием (хотя при этом нельзя недооценивать того, что и в таком виде конфуцианская форма значила немало и делала свое дело).